После американского вторжения в Ирак Норман Подхорец, неоконсервативный автор полемических статей и редактор Commentary, написал длинный очерк, в котором заявлял, что борьба с исламским экстремизмом вылилась в «Четвертую мировую войну». Подхорец имел склонность к апокаплитическим неологизмам, однако, многие комментаторы как справа, так и слева восприняли чудовищный теракт Аль-Каиды на американской земле как очередной этап войны между Западом и «исламофашизмом», как назвал его Кристофер Хитченс. Эти настроения пошли на убыль, так как террористы не смогли повторить свои демонстративные атаки (по крайне мере, в США), а нелепый провал войны в Ираке остудил пыл многих диванных бойцов, желавших вести войну между радикальным исламом и Западом до последнего издыхания.
Но вдруг метафора о мировой войне перестала казаться столь преувеличенной. Образование самопровозглашенного «халифата» в самом центре арабского мира, а также убийство группы карикатуристов в самом центре Европы, сделало радикальный ислам гораздо более эффективным, мощным и угрожающим, чем в те времена, когда этим движением руководила группа лиц, прятавшихся в пещерах. Даже некоторые реалисты, высмеявшие призыв Подхореца к оружию – и шарахавшихся во все стороны от одной возможности перехода Холодной войны в Третью мировую – теперь опасаются, что Западу грозит опасность. Джордж Фридман, аналитик, руководящий разведывательной компанией Stratfor, недавно написал, что «война между двумя мирами» - исламом и христианством – уже началась. Аарон Дэвид Миллер, автор Foreign Policy, надежный скептик грандиозных зарубежных авантюр, описал конфликт с исламским экстремизмом как «борьбу поколений» и «затяжную войну».
И в этом есть свое рациональное зерно. Отрицание радикальным исламом главенства индивидуального выбора в мирских местах общего пользования, наряду с желанием большого количества людей убивать других и себя ради уничтожения противоречащего образа жизни, представляет для Запада серьезную проблему. Кроме того, метафора борьбы цивилизаций ошибочно заставляет нас верить в то, что мы можем и должны сделать то, чего мы делать не можем, а, следовательно, и не должны.
Какого рода «мировая война» идет сейчас? Единственная мировая война 19-го столетия между Францией и Британией была классической борьбой двух держав за господство. Первая мировая представляла собой последний пример геополитических, а не идеологических потрясений. С тех пор мировая борьба была пропитана тоталитарными идеологиями, стремившимися распространиться по всему миру. Как война против фашизма, так и борьба против коммунизма, хотя и были глобальными по своему географическому распространению , были войнами между либеральными и глубоко антилиберальными концепциями организации западного общества.
Исламский экстремизм представляет собой точную противоположность – война внутри незападной цивилизации, которая перекинулась на Запад. Поначалу, казалось, что все было не так. Задолго до Аль-Каиды исламские террористы нападали на американских морских пехотинцев в Ливане, на самолеты европейских и американских авиалиний, на синагоги и еврейские организации. Но теракты 9/11, как и сама риторика Усамы бен Ладена, дали Подхорецу и многим другим хороший повод предположить, что радикальный ислам объявил войну Западу. Подобные риторика и тактика продолжаются и по сей день, выливаясь в нападения на Charlie Hebdo, заговоры против Соединенных Штатов в Йемене, кровавые события в Лондоне, Мадриде и других городах. Столицы западных государств представляют собой цитадели мирского порядка, которые джихадисты поклялись уничтожить. А для тех террористов, которые проживают на Западе, эти города и их жители стали удобными для поражения целями.
Но даже если мы предположим, что мы наблюдаем войну между исламским экстремизмом и современным образом жизни, место этой схватки перемещается с Запада в исламский мир. Именно в этом состоит важность подъема и распространение Исламского государства.
«Халифат» в Ираке и Сирии представляет очень серьезную угрозу Западу, но также и экзистенциальный вызов исламским режимам в этом регионе. Как и Аль-Каида, Исламское государство видит национальные государства как изобретение Запада, чуждое исламу, но, в отличие от Аль-Каиды, Исламское государство создало альтернативную модель, отражающую исламские традиции, появившиеся до возникновения современного мира. Бренд «Исламское государство» распространился с удивительной скоростью – в Ливию, Нигерию и Афганистан. Даже если в эти новые группировки входит всего несколько человек с черным флагом, желание покрасоваться с этим черным флагом демонстрирует невероятную мощь идеи основания «чисто» исламского государства внутри якобы прогнившего исламского мира.
Теракты 9/11, таким образом, создали ложное впечатление того, что подъем исламского экстремизма был «связан» с Западом и требовал от Запада ведения войны с террором до полного его поражения. Но исламский экстремизм связан с исламом и режимами, которые правят во имя веры. Трудно себе представить, что экстремистская пропаганда станет менее привлекательной, пока арабские режимы не приобретут в глазах своих граждан реальную легитимность. Также сам факт основания протогосударства, такого как Исламское государство, может обнажить джихадистскую идеологию, которая не способна достичь обещанных ею ожиданий, и радикальная идеология рухнет под собственным весом, как это произошло в итоге с коммунизмом.
Запад может, должен и будет делать многое, чтобы защитить себя от ужасных последствий этой борьбы внутри другой цивилизации. Значительная часть этих мер будет предпринята под знаком «национальной безопасности» - работа полиции, разведки, пограничной службы и тому подобных. Будет проведена переоценка национальной политики по работе с иммигрантами-мусульманами. Также, вероятно, нужно будет использовать силу за границей. Соединенные Штаты и Европа не могут дольше позволять Исламскому государству консолидировать контроль над территорией сопредельных государств. Было бы нелепо предлагать вести активные военные действия для уничтожения других исламских режимов собственными силами. Основную работу придется сделать иракцам, сирийцам и другим местным армиям.
Запад может защитить себя, но он почти ничего не может сделать, чтобы изменить принципы и условия этой схватки.
Обама пытался с огромной осторожностью справиться с нарастающей враждебностью со стороны экстремистов. Он согласился бомбить Исламское государство в Ираке и Сирии только после того, как Абади сменил Малики – то есть, только после того, как Ирак всерьез заявил о своем намерении установить законную политическую власть. Возможно, в чем-то он и был прав. Правда, до сих пор трудно понять, в чем состояла его политика в Сирии, где два-три года назад он упустил возможность поддержать повстанцев, выступивших против кровавого режима Башара Асада. Теперь он хочет обучать этих же повстанцев, которых стало значительно меньше, воевать с Исламским государством, а не с Асадом. Он также надеется сдержать и ослабить Исламское государство в Сирии при помощи отдельных бомбардировок, которые будут проводиться до тех пор, пока не будут готовы повстанцы. Так нам, по крайней мере, сказали. Хотя, возможно, он не ждет чудес от своей программы подготовки. Вполне вероятно, он захочет заключить мир с Асадом, в надежде что тот поможет ему в борьбе с экстремистами. Асад же – хитрый реалист: возможно, он готов мириться с Исламским государством до тех пор, пока оно не нарушает ныне установленных рубежей в северо-восточной Сирии. Он также, возможно, думает, что для него это наименьшее их всех зол.
Так что, да, эта война будет долгой – не между «нами» и «ними», а внутри исламского мира. Возможно, следующий президент США будут более воинственным, чем Обама. Народ может устать от призывов проявить терпение перед лицом новых угроз Аль-Каиды или Исламского государства. Сдерживание может скоро начать казаться умиротворением. Но, по крайней мере, в одном автор метафоры о Холодной войне прав: американцам придется научиться сдерживать врага, которого они не могут ни уничтожить, ни привлечь на свою сторону. И это будет серьезным испытанием для страны.
