(Продолжение. Начало в предыдущих номерах)

В столовую я пришел, когда там за длинным столом обедал обслуживающий персонал. Поборов неловкость, тихо пролепетал всем «приятного аппетита» и сел рядом с молодой, рыженькой толстушкой. Она, бросив взгляд на меня, с удивлением спросила:

- А вы тут теж робытэ? (работаете, укр)

- Буду граты на аккордеонi, - по-украински, как можно уверенней, ответил я.

- Я - Катя, - громко представилась она и так же громко на весь зал объявила:

- Увага! (внимание, укр) у нас будэ свiй гармонист!

- А як тэбэ зовуть?

- Исаак, - сказал я, и мгновенно своим музыкальным слухом уловил, а боковым зрением увидел, какое недоумение у всех вызвало моё имя. Некоторые даже перестали жевать и глотать, положили ложки на стол.

- Так вiн, мабуть, як i Моiсей Зiновьевич, яврэй,- скривившись, будто проглотил кислую сливу, прошепелявил пожилой мужик, наверное, дворник или сторож.

Только толстый массовик, лет тридцати, от радости встал и захлопал в ладоши. А Катя  унеслась на кухню и через несколько минут, улыбаясь, на подносе принесла мне капустный салат, борщ, пшенную кашу с салом и сладкий компот. Я, голодный, как собака, мигом проглотил свой первый «законный» обед.

Выходя из столовой, официантка Катя познакомила меня с довольно подвижным, несмотря на его тучность, массовиком Степаном. Он высказался: «С аккордеоном будет веселей, чем с пианино». В те послевоенные годы аккордеон стал популярным на Украине инструментом.

Когда начался «мертвый час», я пошел  в свою хату. Хозяйка, встретив меня, попросила присесть на лавку и «трохи пiдождати». А вскоре из погреба вынесла кружку молока: «Сынок, ты такий худый. А цэ - вiд моей коровы. Пый на здоровьячко!» Несмотря на то, что только пообедал, я с удовольствием втянул в себя охлажденного парного молока. Такое пахучее, вспомнил я, пил только до войны, когда с родителями летом жил на даче в Яковцах. Поблагодарив Щербаниху, я спросил:

- А моего соседа тоже угощаете?

- Нi, - ответила она, - молоко йому нэ сподобуеться (не нравится, укр). Вiн любэ горилочку… А ты, хлопчэ, - старушка показала рукой на сад, - подывысь, яка у цому роцi уродылась вышня! Куды дiваты - нэ знаю. Так будь ласка, заходь до саду та iж «до пуза».

Ещё раз поблагодарив добрую хозяйку за угощение и доверие, зашел в хату. В комнате, наполненной парами самогона, безмятежно храпел сосед. Я разделся и прилег на кровать. От усталости тут же «вырубился».

Когда проснулся, глянул на часы и ужаснулся: минут сорок тому должна была начаться репетиция. Мигом оделся, схватил аккордеон и побежал в клуб. Перед сценой увидел двух девчат. В одной узнал знакомую официантку Катю. Она ожидала меня и сказала, что здесь уже был массовик и несколько отдыхающих, но, не дождавшись репетиции, ушли.

«А массовик, - с укором продолжила Катя, - пообещал, что будет на тебя жаловаться директору...»

Ощущая свою вину, я предложил девчатам, поскорее начать репетицию. И они сходу запели известную украинскую песню «От Киева до Лубен». Повторили. «С таким дуэтом, - подумал я, - можно хоть завтра ехать на областной смотр самодеятельности». Затем подошли отдыхающие, станцевали «Гопака», «Яблочко». Так прошла первая репетиция. Больше на репетиции я не опаздывал...

По вечерам пять раз в неделю я играл на танцах. В хорошую погоду - на асфальтированной танцплощадке, а когда шел дождь, в клубе. Мужчины почти всегда приходили на танцы «навеселе». Для смелости. А после танцев уводили, обхватив своих партнерш за талии, в лес... До полуночи оттуда раздавался хохот, песни, крики… Танцев не было только в субботу и в понедельник, когда из Полтавы на подводе приезжал киномеханик показывать кино. В эти дни у меня был выходной. Разрешалось съездить домой, помыться в бане, переодеться.

Вечером в последний день каждой смены в клубе сотрудники дома отдыха совместно с отдыхающими давали прощальный концерт. Массовик, оценив на репетициях таланты певцов и танцоров, составлял программы этих концертов, которые сам и вёл. Все выступления «артистов» неизменно проходили под аплодисменты, поощрительный свист, шутки, и, несмотря на скудное питание и бытовые неудобства, наверное, оставляли в памяти отдыхающих добрые впечатления о беззаботно проведенном двухнедельном отпуске. Так до середины августа я без особых приключений там проработал три смены. Правда, накануне отъезда произошел курьезный случай.

За все время работы в Горбаневке ни родители, ни друзья ко мне не приезжали. В то трудное послевоенное время начальство пионерлагерей и домов отдыха не одобряло приезд «лишних» едоков. А тут однажды ко мне в комнату, где я уже жил один, после обеда завалился мой знакомый Мара. Этот флегматик и обжора ростом был выше меня, но учился классом ниже. Узнав от моей мамы, что я работаю в доме отдыха, он, бездельничая на каникулах, решил порадовать меня своим приездом, а заодно и отдохнуть. Приехав на автобусе  в Горбаневку, он без труда нашел хату Щербанихи и, увидев меня, тут же заявил, что… сильно проголодался.  Я объяснил, что обед давно закончился, а в хате ничего съестного не держу.

- Идем в столовую и попроси знакомых девчат, чтобы меня накормили, - потребовал он. 

Такой наглости от непрошеного гостя я не ожидал. Не на шутку рассердившись, я закричал, чтобы он немедленно убирался в город. Услыхав наш разговор, хозяйка вошла в комнату и поставила перед Марой большую кружку с молоком: «Почула, що ты, сынку, дуже голодный. Поiжь, будь ласка, що бог послав»… Мара несколькими глотками осушил кружку молока. Только после этого начал расспрашивать меня, чем я тут занимаюсь, как отдыхаю. Но больше всего его интересовало, чем тут меня кормят. Мы вышли с ним во двор. Большую его часть занимал вишневый сад. Ветви деревьев были усыпаны крупными темно-синими плодами знаменитых полтавских вишен. У Мары загорелись глаза, и он спросил Щербачиху:

- А можно нарвать вишен?

- Та рвы и iжь, скiльки захочешь! - махнув рукой, ответила она.

Мара поспешил в сад, а я в тени присел на лавку дочитывать «Войну и мир».

Гость появился только через полчаса. Но его  трудно было узнать: руки, шея и лицо были окрашены засохшим тёмно-красным вишневым соком, а его белоснежная рубашка стала похожа на наряд циркового клоуна.

- Вот это вишня, - восторженно потирая руки, воскликнул он. - Такой крупной и сладкой никогда не ел!

Вытянув из колодца ведро воды, я поставил его перед Марой, чтобы он помылся. «Как только приведет себя в порядок, - решил я, - без разговоров отведу его на проходящий автобус». Гость сбросил рубашку, а я из большой алюминиевой кружки начал обливать его жирное, нетренированное тело. Но тут  Мара пожаловался: «Что-то закрутило в животе… Где уборная?» Я оставил кружку и повёл ещё не просохшего Мару за хату и указал на две дощечки, проложенные над ямой:

- Вот наша уборная....

 Прошло четверть часа, но Мара не возвращался. Еще подождал, но его все не было. «Может, он свалился с дощечек в яму, - забеспокоился я, - или, что лучше, не попрощавшись, скрылся со двора?» Пошёл искать, и с удивлением увидел гостя, сидящим в позе орла на тех же самых деревянных дощечках.

- У тебя запор? - с недоумением спросил я.

- Если бы запор… Из меня льет, как из ведра, - чуть не плача, жалобно завизжал Мара. –Думал всё, освободился. Поднимаюсь и снова сажусь. И снова льет. Умоляю тебя, спроси, есть ли у старухи что-нибудь, чтобы остановить эту жуткую дрысню?

Я побежал к хозяйке:

- Мабуть вин, бiсова голова, пiсля молока в саду наiвся вишень, - с досадой заключила она. - Вiд того його й пронэсло...

- Вы можете помочь?

- Нэхай хлопчик пiдiйдэ до моеi кухнi.

Когда злой и обессиленный Мара подошел к Щербанихе, она протянула ему стакан с какой-то коричневой жидкостью и посоветовала:

- Цэ-дуже гиркэ. Но, як выпьешь, будэ тобi краще». (Это - очень горькое. Но, как выпьешь, тебе полегчает, укр).

Мара, скривившись, выпил залпом, как водку. После случившегося у моего гостя и аппетит, и желание подольше побыть в селе начисто пропали. Он попросил меня проводить его на автобус, чтобы поскорее уехать домой. Что я и сделал с большим удовольствием. А хозяйкино «лекарство», как позже дома похвастался мне Мара, действительно ему помогло.

В этой истории с Марой я чувствовал себя виноватым перед хозяйкой, которой впервые за время проживания доставил ей хлопоты. Перед отъездом домой я, поблагодарив её за ночлег и заботу обо мне, но не удержался, чтоб не спросить:

- Каким же «лекарством» вы спасли тогда моего гостя?

- Та в нашему сели кожна собака знае, що вид «дрысни» краще всього допоможэ вiдвар из коры дуба та лещины (вербы). У мэнэ вiн завжды готовый. Його я й дала выпыты хлопцевi…

Директор Дома отдыха Криворучко на собрании, прощаясь со мной, предложил остаться работать у него до самой зимы, а потом под аплодисменты сотрудников вручил грамоту «За культурное обслуживание отдыхающих».

Когда я, загорелый, окрепший и подросший, с аккордеоном вернулся домой, родители остались довольны моим видом и тем, что впервые я смог самостоятельно, как взрослый, в доме отдыха поработать аккордеонистом.

- А что денег тебе не платили, не страшно: еще успеешь заработать, - успокоил меня папа. - Зато жил, как барон Ротшильд, «на полном пансионе». (Это дореволюционное выражение означало, что меня там кормили, поили и давали ночлег).

С этого дня родители, друзья и соседи стали относиться ко мне еще более уважительно. А это мне, мнительному и  впечатлительному подростку, прибавило уверенности, что со своими силами и способностями я в жизни не пропаду.

Продолжение следует