После падения ИГИЛ исламисты по всему миру были вынуждены радикально пересмотреть свою стратегию борьбы с Западом. Разрушив утопические надежды своих сторонников, крах халифата отбросил исламистское дело на десятилетия назад. Подобно тому, как многие коммунисты разочаровались в своей идеологии после ее внедрения в Советском Союзе, варварство ИГИЛ проявило себя во всем своем уродстве и его больше нельзя было игнорировать.
Правда, даже в 2021 году некоторые группировки, такие как возрождающиеся «Талибан» и «Боко Харам», не говоря уже об иранском режиме, остаются приверженцами такого типа исламистской воинственности, который включает в себя акцент на насилие со всеми вытекающими отсюда человеческими страданиями. Но в большинстве своем джихадистская воинственность оказалась непопулярной среди мусульман, часто вызывая жесткую ответную реакцию. Обещание исламистского государства мечты потеряло свою привлекательность.
Тем не менее, исламисты на Западе, похоже, нашли решение, которое позволяет обойтись, по крайней мере, на данный момент, без применения явного насилия. Суть этой альтернативной стратегии заключается в том, чтобы как можно больше сосредоточиться на даве.
Спустя почти 20 лет после 11 сентября жители Запада все еще не знакомы с понятием «дава». В теории этот термин означает просто призыв к исламу, своего рода приглашение; на Западе его признают частью прозелитической миссии (стремления к обращению других в свою веру - ред). Однако на практике исламисты используют даву как комплексную систему пропаганды, пиара и промывания мозгов, призванную заставить всех мусульман принять исламскую программу и обратить в свою веру как можно больше немусульман.
Среди западных аналитиков дава - которая стала инструментом «Братьев-мусульман» в 20-м веке - традиционно привлекает гораздо меньше внимания, чем воинствующий джихад, хотя наблюдатели подчеркивают ее значение в «гуманитарной» деятельности ХАМАС.
В книге «Разоблаченные» бывшая мусульманка Ясмин Мохаммед убедительно описывает свой трудный брак с египетским джихадистом Эссамом Марзуком. Ясмин прокомментировала соперничество, существующее между джихадистами (такими как ее бывший муж) и якобы «ненасильственными» исламистами:
«Правда в том, что Эссам ненавидел «Братьев-мусульман»: он считал исламистов кучкой трусов. На самом деле он был связан с более воинственной группировкой в Египте под названием «Аль-Джихад», которая была египетским крылом «Аль-Каиды». И у исламистов, и у джихадистов одна и та же цель - распространение ислама, но у них разные методы. Исламисты хотят сделать это с помощью пассивных средств, таких как политика, иммиграция и рождение детей».
Этот важный момент часто упускается политиками западных стран. Ведь что бы там ни утверждали заблуждающиеся отставные сотрудники ЦРУ, такие группы, как «Братья-мусульмане», в гражданском обществе нельзя называть ни умеренными организациями. Исламистские группы, конечно, вряд ли смогут предотвратить радикализацию молодых мусульман. Напротив, как отметил один наблюдатель более 10 лет назад, «история движения "Братья-мусульмане" показывает, что оно, по большому счету, действовало не как защитная стена от джихадизма, а как плодородный инкубатор радикальных идей».
С циничной точки зрения, исламисты добиваются гораздо большего через даву, чем когда они ограничиваются тем, что просто взрывают все подряд и нападают на людей с ножами. Угроза не столь очевидна. Джихад и применение насилия обычно вызывают немедленный ответ. С другой стороны, с дава можно говорить о благотворительности, духовности и религии - а затем сравнить это с обычными религиозными прозелитическими миссиями. В свободном обществе какой разумный человек станет возражать против этого?
Но дава - это еще и создание сетей: местных, региональных и международных. Саудовская Аравия, в частности, направила миллиарды долларов на даву - причем большая часть этих средств была направлена в США.
На Западе этим режимам не уделяют особого внимания, как и исламистской инфраструктуре в США. Тем не менее, исламизм распространяется в западных институтах, и во многом благодаря маловероятному альянсу: дава признала притягательную силу слова «прогрессивизм» и начала использовать язык гражданских прав и мультикультурализма.
Конечно, это не совсем американский феномен, но энергия нашего прогрессивного движения продвинула это сотрудничество на шаг вперед. Во Франции, напротив, «исламо-гошизм» (исламо-левизна) гораздо чаще правильно идентифицируется как угроза модели универсальной, светской и республиканской гражданской позиции. В Британии она остается менее заметной, ограничиваясь лишь политиками с периферии, такими как Джордж Гэллоуэй, политик-антисемит, который считает, что «у прогрессивного движения во всем мире и мусульман одни и те же враги».
Тем не менее, связь между исламизмом и крайними левыми нельзя назвать чем-то новым. В 2007 году Оскар Лафонтен, бывший председатель социал-демократической партии Германии, отметил: «Ислам зависит от общины, что ставит его в оппозицию крайнему индивидуализму, который грозит провалом на Западе. Кроме того, благочестивый мусульманин обязан делиться своим богатством с другими. Левые также хотят, чтобы сильные помогали слабым».
Но внутреннее напряжение между «прогрессивизмом» и исламизмом никогда не исчезает. Достаточно взглянуть на Al Jazeera, которая выкладывает документальные фильмы о правах трансгендеров на свой канал в социальных сетях, в то время как на своем арабском канале транслирует проповеди, призывающие мужей бить своих жен.
Тем не менее, у этих двух движений общие цели. Оба они настроены против Запада и против Америки. Оба критически относятся к «капитализму», основанному на индивидуализме. Правда, исламисты существуют гораздо дольше. Но исламистские идеологи готовы сотрудничать с немусульманскими левыми до тех пор, пока это служит их целям.
К их чести, некоторые левые отказываются мириться с исламизмом, поскольку они все больше осознают противоречие между поддержкой универсальных прав человека (включая права женщин) и требованиями исламистов. Во Франции, например, бывший левоцентристский премьер-министр Мануэль Вальс смело и без малейших колебаний осудил исламо-левизну.
В Соединенных Штатах, однако, такая ярая оппозиция со стороны левых становится все более редкой. Действительно, на конференции Netroots Nation 2019 года – «крупнейшей ежегодной конференции прогрессистов» - многочисленные панельные дискуссии и тренинги отражали исламистскую повестку дня, часто объединяясь вокруг критики Израиля и игнорируя токсичную роль ХАМАС в увековечивании конфликта. Между тем, Линда Сарсур, организатор феминистских мероприятий, антисемитка, сторонница BDS и сопредседатель «Марша женщин», более открыто заявила о своей поддержке исламизма: «Вы узнаете, что живете по законам шариата, если вдруг все ваши кредиты и кредитные карты станут беспроцентными. Звучит неплохо, не так ли?».
В правительстве также становится все более очевидным захват исламизмом прогрессивизма. Исламистский президент Турции Эрдоган возглавляет один из самых жестоких и репрессивных режимов в мире, но это не помешало конгрессвумен Ильхан Омар, демократу из Миннесоты, выразить ему поддержку. Несомненно, она была вдохновлена Эрдоганом в прошлом году, когда он провозгласил, что «социальная справедливость – это по-нашему», и что «Турция - это самая большая возможность для западных стран в борьбе с ксенофобией, исламофобией, культурным расизмом и экстремизмом».
Эрдоган, по сути, открыто использовал прогрессивную риторику. С тех пор этот шаг повторили в Иране. Газета Tehran Times, которая называет себя «громким голосом исламской революции», недавно обрушилась на бывшего госсекретаря США Майка Помпео за его «глубоко укоренившуюся исламофобию». А в марте министр иностранных дел Ирана Зариф «похвалил решимость исламских стран решить проблему исламофобии как одну из главных проблем, стоящих перед исламской уммой [сообществом на Западе]». Другими словами, исламисты учатся искусно облекать себя в мантию благочестивых слов, в то время как они занимаются систематической жестокостью и репрессиями в своих собственных странах.
На этот новый союз между исламизмом и прогрессивной риторикой нет простого ответа. С давой, по самой своей природе, бороться сложнее, чем с джихадом. Но те, кто верит в свободное, открытое, плюралистическое общество, должны осознать природу и масштабы этого нового вызова. После двух десятилетий борьбы с исламистским терроризмом у нас появился новый, более изощренный враг. Прогрессивизм уже давно считается опасным явлением, но только сейчас мы начинаем понимать причину.
