После очередного празднования 9 мая вздыхаешь с облегчением – волна истерии, которая вздымается в российских СМИ, тиражируется в социальных сетях, поддерживается прохождением военной техники перед самодовольным правителем и его офшорными приближенными, понемногу угасает – и есть точное знание того, что на протяжении ближайшего года в России не будут вспоминать ни о войне, ни тем более о ее ветеранах. К самому окончанию Второй мировой войны в Европе то, что происходит в мае в России, не имеет практически никакого отношения. 9 мая, день, который в Советском Союзе решили считать днем окончания войны (на самом деле, как известно, завершившейся днем раньше) – это давно уже праздник воинствующего милитаризма, оголтелого шовинизма, демонстративной ненависти к союзникам по антигитлеровской коалиции. Люди, которые защищали Родину во время войны и которых с каждым днем остается все меньше на этом празднике – скорее декорация, чем настоящие уважаемые герои. За 70 с лишним лет государство, которое они защищали, не удосужилось обеспечить их хотя бы жилплощадью и достойными пенсиями – хотя, конечно, удел последних ветеранов не сравним с тем зверским отношением, которого удостоились инвалиды войны в сталинском Советском Союзе.
Молодым россиянам, конечно, кажется, что такое вот нарочитое, пафосное, театрализованное празднование дня окончания войны было всегда. Но даже я застал время, когда культ Великой Отечественной соперничал в советской пропаганде с культом гражданской войны, заметно уступая последнему. Вообще культ войны – это то, чем всегда было живо агрессивное советское общество. Вначале – гражданская, затем – испанская и финская, ну а потом началась вторая мировая… И все же гражданская не уступала позиций просто потому, что долгое время казалась главным подтверждением права на власть, завоеванного кучкой бандитов, подкупивших своих соотечественников лживыми лозунгами и отправивших несогласных на плаху и в лагеря. Большевики ведь действительно выиграли гражданскую войну, факт! Только вот когда их недавний союзник, Адольф Гитлер, «вероломно», как сообщил ТАСС, нарушил сердечное соглашение с Иосифом Сталиным и напал да СССР, пришлось искать поддержки у собственного народа, отказываться от многих мифов и стереотипов идеологии и вспоминать, что Советский Союз – это Россия, Украина, Беларусь, Грузия и другие страны, оккупированные красной ордой.
Победа в войне позволила вновь вернуться ко всем этим мифам – да еще в новом, имперско-супердержавном великолепии старой лжи. Но вот только к 70-м годам коммунистическая идеология окончательно превратилась в набор слов, который никто не воспринимал всерьез, кроме какого-нибудь Суслова. Понадобился новый миф, объясняющий, почему у власти в стране продолжает без всяких выборов находиться группа проходимцев. Этим мифом и стал миф второй мировой. Я точно уловил этот переход от мифа к мифу. Похороны «главного» мифологического полководца гражданской маршала Семена Буденного в 1973 году по размаху и освещению было не сравнить с похоронами «главного» мифологического полководца второй мировой Георгия Жукова в 1974-м. Так, кстати, было и раньше – сравните, например, прощание с Ворошиловым и прощание с Рокоссовским. Но уже в 1975 году празднование 30-летия Победы происходило со всей помпезностью нашего времени. И в центре церемоний, конечно, был он – без пяти минут маршал Леонид Брежнев, полковник времен Великой Отечественной. Кстати, заметьте, что и сейчас главной фигурой празднований является полковник – Владимир Путин, хотя ни в какой войне он не участвовал, отличился только аннексией Крыма и убийствами людей в Чечне, Сирии и Донбассе. Но приватизированная кремлевскими пропагандистами акция «Бессмертный полк» позволяет полковнику пройтись во главе торжеств и Великая Отечественная война становится для него таким же доказательством легитимности режима, как и для предшественников.
Могут задать вопрос: а почему так? А потому, что после 1945 года в истории России не было практически ничего, чем могли бы гордиться совместно народ и власть. Да, такие события можно найти – это, например, защита гражданами Белого дома в августе 1991 года, но только ведь Путин на самом деле – наследник тех, кто нападал, а не тех, кто защищал. Опыт 90-х – в том числе и опыт критического переосмысления страшной и противоречивой истории второй мировой войны – объявлен в путинской России негативным опытом, предан забвению и ошельмован как противящейся модернизации властью, так и убоявшимся очистительных перемен обществом. Поэтому и оказывается, что во всей послевоенной российской истории не находится ничего объединяющего. Лучшей иллюстрации неудавшейся российской модернизации, «застрявшего» в далеком прошлом государства и несостоявшегося общества и не подберешь.
Впрочем, у меня есть еще несколько иллюстраций – только они из Киева, столицы еще одной страны, которая была важной частью Советского Союза в дни войны. И если мы увидим, как проходят празднования здесь, мы убедимся, насколько серьезно отличаются две бывшие советские республики. 7 мая президент Украины открывает в Полтаве памятник легендарному гетману Ивану Мазепе, 8-го вместе со всей Европой и союзниками по антигитлеровской коалиции отмечают день памяти и примирения, 9 мая, в день победы, чествуют не только ветеранов войны, но и героев боев за освобождение оккупированных Россией территорий. Таким образом, украинская история в празднованиях ощущается во всей ее непрерывности и протяженности, а современные защитники Родины от оккупантов выглядят преемниками тех, кто вместе с американцами и британцами боролся с гитлеризмом. Украине – благодаря стремлению общества к справедливости, двум последним Майданом и Отечественной войне, начавшейся в 2014 году, удалось выбраться из ловушки 1945 года. Окончание второй мировой стало одной из важных дат в ее прошлом, но история Украины получила необходимую для развития современного общества протяженность. С Россией же ничего подобного не произошло.
За последние годы мне приходилось отмечать день окончания Второй мировой войны – и близкие к нему по духу даты – во многих странах мира. И практически нигде я не заметил того неуместного пафоса, того натужного выпячивания своей собственной – невоевавшей – роли, которая наблюдается у россиян. Но самым большим откровением стала для меня скорбь – скорбь каждого, которая претворяется в общее горе. Я навсегда запомнил остановившиеся в момент минуты молчания скоростные шоссе в Израиле, на которых я стоял вместе с пассажирами и водителями других машин. В Советском Союзе наша личная скорбь о погибших была отдельно, а крики государства из репродукторов – отдельно, мы знали, что к нам они не имеют никакого отношения – о чем говорить, если нас долгие годы даже к Бабьему яру не пускали! Теперь в новой Украине мы учимся скорбеть о наших павших вместе и без пафоса. Учимся понимать, что мы имеем к нашему государству отношение, мы его строим и мы его защищаем и это не просто слова на церемониях. Это важная школа искреннего чувства – и после краха российского политического режима и современной модели российской государственности всем нам придется учить этому простому человеческому ощущению людей, отравленных кремлевской милитаристской пропагандой.
